Шайк закрыл глаза и оттолкнулся от перил. Так легче было убедить руки, что можно отпустить опору.
– Привлеки ее, Блаженный.
– А как с Тиной? – спросил Найо.
– С этого момента она остается в тени, – ответил Блаженный. – Она больше не с нами. Нам не обязательно переставать быть друзьями, но мы не можем забывать, что у нас теперь разный долг.
– Да. Несколько грустно.
Эй, Кейбл, подожди! Шайк пошел внутрь замка – успокоить нервы. Он остановился, но не обернулся. И снова зашагал, когда Найо поравнялся с ним.
– И все равно я не понял, – сказал Найо.
– Вряд ли это важно. Это то, чего он хочет. И для него это имеет смысл.
Найо фыркнул:
– А как это он вдруг обойдется без Миднайт?
– Символический жест. Мальчик вырос и выбрасывает свою последнюю игрушку. И еще, я думаю, он боялся той власти, которую она взяла над ним. Так, он решил, будет менее больно.
– Не говоря уже о том, что она удержит его дубль на верном курсе.
– И это тоже. Ладно, хватит. Мы сейчас уже не знаем, кто здесь с кем.
Вернувшись к себе домой, Кейбл вставил в плейер ленту и стал ее смотреть, откинувшись на спинку кресла и грызя ноготь. Лента была очень простой – там Тина нянчила Пласидию.
Панцирь беспокойно бродил, жалея, что не оказался на борту «Антона Трегессера» со своими братьями. Но Внешники были недоверчивы. Корабль его соратников вели двое непреклонных пилотов-Внешников. Он и заложники летели на тревеллере с фальшивыми опознавательными знаками под опекой сотни коммандос. Советники летели на отдельном тревеллере, тоже замаскированном, кроме горстки тех, кто на четвертом корабле полетел вперед для обсуждения с Голосами Божиими.
Его люди следили за курьером, готовые открыть огонь, если ответом будет «нет». Они подбили бы этот тревеллер и постарались бы взять его на абордаж, пока Внешники не успели избавиться от заложников. Они захватили бы делегацию Внешников, во что бы это ни обошлось.
Солдаты Внешников старались не попадаться ему на дороге, но из виду не выпускали. Это его не беспокоило. Он прожил в окружении врагов большую часть своей жизни.
Беспокоила его Миднайт.
Расхаживая, он столкнулся с ней лицом к лицу.
– Ты меня избегаешь последнее время, Панцирь.
– Да. Я не знаю, как сделать, чтобы ты поняла.
– Зачем ты это делаешь?
Без всякого внимания к его словам. И вопрос не такой, на который ждут ответа, а вопрос-обвинение, на который приемлемого ответа быть не может.
– Потому что я то, чем меня сделали. Как и у тебя, у меня нет выбора. – Это должно быть ей понятно. – Я был создан для битвы с драконом.
Но Миднайт была не в состоянии представить себе долговременный план. Она жила в вечном «сейчас», смутно представляя себе любое будущее дальше, чем на несколько дней, и не лучше помня прошлое. Вспоминает ли она Военачальника или Мерод Скене? Она никогда о них не говорила. И больше не спрашивала, что сталось с Янтарной Душой.
– Ты все равно должен, даже если это послужит большему злу?
Она не могла озарить вселенную блестящей мыслью, но умела попасть вопросом в больную точку. И он сделал то, что она всегда понимала. Он ее обнял.
Потом он шагнул назад и поглядел на нее внимательно. То, что он увидел, его обеспокоило.
Она наконец заполучила Блаженного целиком для себя, без соперничества Тины Бофоку или Дома. Она должна была сиять от счастья. Но вид у нее был изможденный, крылья выцвели и чуть увяли, как листья в самом начале осени. Сердца квая коснулась жалость.
Дыхание времени коснулось леди Миднайт.
Биороботы этого типа сохраняли молодой вид довольно долго – дольше, чем женщины, рожденные от женщин, – но не вечно. Скоро она будет способна лишь на грубую имитацию своего танца в полете, а потом – сможет летать лишь в невесомости. Крылья ее сморщатся, высохнут и отвалятся. И если она не покончит в отчаянии самоубийством, то больше нескольких месяцев все равно не протянет.
Но она не будет знать, что ее ждет. Будет удивляться и горевать, но не зная, что ждет впереди. Ее неспособность видеть дальше здесь и сейчас обернется великой милостью.
Самое большее, на что она могла бы рассчитывать, – десять лет. А скорее всего пять.
Скорбно быть квайским воином, живущим в цивилизации людей. Все друзья уходят в прошлое, и лишь враги существуют вечно, как звезды.
Он снова ее обнял. Очень мало остается времени знать ее и ценить.
Загудели сирены. Он почувствовал электрические разряды системы торможения.
– Курьер сошел с Паутины. Иди к себе в каюту. Оставайся там, пока не будем знать, чем кончилось.
Он говорил таким тоном, что даже она не стала задавать вопросов. Поспешила к себе.
Он пошел к себе в каюту ждать решения судьбы.
Через полчаса заглянул Лупо Провик.
– Они согласились.
Панцирь это знал. Если бы решение было другим, он был бы уже мертв или спасен.
Джо и Эни-Каат осторожно подходили к шаттлу, выдерживая между собой дистанцию три метра. Шаттл вне расписания – это было беспрецедентно. Шаттл, посланный специально за ними и утверждавший, что у него приказ поднять их с планеты – просто невозможно. Неужто дошло одно из их писем? Слишком много надежд.
Куда легче поверить, что Дом Трегессер послал кого-то закончить работу, начатую Провиком.
Возле трапа стоял космолетчик. Он нервничал. Над ним медленно повернулась орудийная турель. Джо и Эни-Каат оказались в мертвой зоне. Факт многозначительный, но не снимающий до конца настороженность. Может быть, ликвидаторы хотят стрелять по нужной цели наверняка.